— Залегли! — сказала Ира.
— Они атаку кавалерии отбивают! — сказала Зушка.
Тут обе напустились на меня:
— Хватит тебе цацкаться с лошадью! Погоняй!
— Лошадь не автомобиль, чтобы гнать да гнать! Запрягайтесь сами и скачите хоть галопом.
Было два привала, во время которых мы присоединялись к остальным ребятам. Да только лучше бы обошлось без этого. Мне прямо жалко было поварих, когда ребята подшучивали над «кашеварами» или рассказывали им о своих подвигах. Ирина и Зушка несколько раз просили вожатого Сергея позволить им хотя бы на марше итти с колонной, но он сказал:
— Телега отстает. При телеге все время должны находиться люди. Неровен час, что-нибудь с ней случится, и Митя не справится один.
* * *
Вскоре после второго привала мы так отстали от колонны, что совсем не видели ее. Поварихи больше не торопили меня и сидели на возу притихшие, унылые. Я тоже умаялся. Все молчали. Только и было слышно, как стрекочут кузнечики, скрипит телега да ступает лошаденка по дорожной пыли.
Но вот дорога свернула к лесу, в котором мы должны были обедать. И тут между поварихами начался разговор. Они говорили очень тихо, но я все-таки расслышал кое-что и сильно встревожился.
Начала разговор старшая повариха:
— Небось, Таська Лапина совсем бегать не умеет, а ее связистом назначили.
Зушка не ответила.
— Завтра большая военная игра. Настоящие окопы будут рыть, а ты возись с кастрюльками! Небось, Таська Лапина получше нас с тобой готовит.
Зушка вздохнула, подняла глаза и задумчиво сказала:
— Если мы испортим кашу, нас прогонят из поваров.
Ирка быстро повернулась и уставилась на Зюлейку:
— Как это — испортим кашу?
Зюлейка продолжала разглядывать облака.
— Я не знаю, сколько нужно класть крупы на ведро воды. Может быть, один килограмм, а может быть, и пять.
— Прекрасно знаешь: три литра на кило. Ну, дальше?
— И если не мешать кашу, то она подгорит.
— Ну?
Зюлейка вздохнула:
— И если в кашу положить слишком много соли…
Ира скосила на нее серые глазищи и, наверное, не меньше минуты молчала. Потом она вдруг спрыгнула с телеги и заговорила громко, отрывисто:
— Ты брось эти штучки! Слышишь? Зушка, ты это брось!
У меня отлегло от сердца.
Мы вошли в лес. Справа от дороги на большой поляне расположились пионеры. Уже горел большой костер. Одни ребята болтали, лежа на траве, другие перебрасывались волейбольным мячом, но все, увидев нас, сбежались к телеге и окружили ее, словно мы собирались давать представление.
Я распряг клячу, пустил ее пастись. Старшие ребята помогли Ирине и Зушке установить над огнем котел, натаскали воды из ручья. Поварихи засыпали пшенную крупу и положили соли. Я с тревогой следил за тем, как они это делают. Уж больно злое было у Ирки лицо. Но они все сделали по правилам.
Прошло минут двадцать. Поварихи сидели у костра, я лежал рядом с ними, а немного в стороне расположились кружком несколько ребят и вожатых. Как назло, они только и знали, что говорили о завтрашней военной игре. Ира с угрюмым лицом помешивала палкой в костре и, казалось, не слушала их, но Зюлейка все время поглядывала на ребят.
— Ира… давай посолим еще кашу? — предложила она тихонько.
— Брось… Брось эти штучки! — зашипела старшая повариха. — Я тебе гово…
Она не закончила, потому что в это время к нам подбежала Таська Лапина, девчонка с круглым лицом без бровей. Она села перед Ирой на корточки и быстро вполголоса заговорила:
— Ира! Ир!.. Послушай-ка, Ира, где у тебя та бумажка с флажковой сигнализацией? Хоть убей, ничего не помню. Ира, а? Я Сергею сказала, что хорошо знаю, а он возьми и назначь меня начальником связи «синих». Вот я попалась! Ирка, давай скорее ту бумажку. Знаешь, как он браниться будет…
— Нет у меня бумажки, — отрезала Ирина.
А Зушка, глядя в сторону, добавила:
— Очень странно, что таких назначают связистами.
Таська надулась, буркнула что-то насчет товарищества и убежала, а поварихи продолжали сидеть и молчать. И чем дольше они сидели, тем угрюмее становилось у Ирки лицо и тем больше у нее оттопыривались губы.
Вода в котле закипела. Каша начала хлюпать.
Зушка взяла в руки половник.
— Ира, пора помешать?
Ира не ответила.
— Ира, пора?
Старшая повариха процедила сквозь зубы:
— Не пора.
Я почуял недоброе. Я подождал немного, потом сказал:
— Ирка! А ведь каша-то подгорит. Может, помешать?
— Не помешать, — отрезала Ирина.
Что мне было делать? Выдать Ирку было бы как-то не по-товарищески по отношению к ней. А не выдавать — было бы не по-товарищески по отношению к остальным ребятам. Долго я думал, думал и в конце концов решил не выдавать. Уж очень мне казалось несправедливым, что такого человека, как Ирка, посадили в обоз.
Лицо у Ирки стало еще злее. Она сорвала длинную былинку, откусила от нее кусочек, выплюнула его, снова откусила и кусала так до самого корешка. Вдруг она вскочила, подбежала к котлу и принялась торопливо мешать кашу. Но я сразу понял, что Ирка опоздала. Когда она подняла крышку, из котла понесло горелым.
Настало время обеда. Ребята выстроились в очередь с тарелками в руках. Ира раскладывала кашу, ни на кого не глядя, никому не говоря ни слова.
Поварихи разложили кашу по тарелкам и роздали ее ребятам. Взял себе тарелку и я. В другой раз меня бы стошнило от этого кушанья, так оно пропахло гарью, но я слишком проголодался и поэтому ел. Ели кашу и другие ребята. Только ложки стучали по тарелкам.
Ира стояла, прислонившись к телеге, Зушка сидела возле нее.
Я был уверен, что сейчас придет Сергей и скажет поварихам: «В повара не годитесь. Сдавайте дела».
Но Сергей не пришел. Зато пришел маленький курносый мальчишка. Нос у него был в каше. Он остановился, поглядел на Ирину, дожевал кашу и, протянув пустую тарелку, выпалил:
— Ира, добавки можно?
Ира удивленно взглянула на мальчишку, взяла у него тарелку и положила столько каши, что хватило бы на четверых. После этого она не то чтобы повеселела, но стала заметно добрее.
* * *
Под вечер мы снова пустились в путь, и снова наш обоз так отстал от колонны, что мы совсем не видели ее.
Мы шли по широкой лесной просеке. Быстро темнело, солнце почти зашло, а на небо наползала огромная сине-черная туча. Мне это очень не нравилось. Дороги мы не знали и шли по стрелкам, которые чертили разведчики палкой на земле. В потемках не очень разглядишь эти знаки, а без них недолго и заблудиться.
Я стал понукать клячу, даже несколько раз ударил ее хворостиной. Но она не прибавляла шагу.
Поварихи не обращали внимания ни на тучу, ни на меня. Они шли рядом с лошадью и дулись. Ирине было стыдно после того, что произошло с кашей, и она дулась на помощницу, а Зюлейка дулась на старшую повариху за то, что та дуется.
Громыхнул гром. Начали падать капли. Тут Зушка заговорила, ни к кому не обращаясь, будто сама с собой:
— Вообще очень странно и глупо так злиться. И вообще, что мы такого сделали? Преступление? Ну и пожалуйста, пусть это будет… мне кажется, там коровы идут… пусть это будет преступлением. А если некоторых, вроде Таськи Лапиной, назначают в связисты, а смелых, ловких людей — в судомойки… определенно, это коровы… то скажите, пожалуйста, будьте любезны: как это можно назвать? Вожатые должны сначала выявить, какие у кого способности, а тогда… Ира, там коровы!
— Гм! Правда! Коровы… Тпр-р-у!
Лошадь остановилась. Обе поварихи, вытянув шеи, смотрели вперед. По просеке навстречу нам и в самом деле шло большое стадо коров.
— Вот ведь! И свернуть никуда нельзя! — проговорила Ира.
Я и сам непрочь был свернуть. Не то чтобы я боялся коров, а просто я их не люблю. Но свернуть было некуда, потому что деревья справа и слева стояли очень тесно.
— Ну вот еще! — сказал я. — Зачем? Идем прямо, да и все.
— Прямо-то прямо, а все-таки…
Одна корова подошла уже совсем близко. Она была черная, с белыми пятнами вокруг глаз, вроде очков. Корова остановилась, посмотрела на нас и заревела хрипло, будто простуженная.
— Ира… я… я не знаю, — забормотала Зушка. — Ира, если нам доверили телегу и лошадь, то мы не имеем права рисковать… Ира, потому что телега и лошадь — общественная собственность, и мы…
Снова громыхнул гром. Тут же сразу хлынул тяжелый дождь, и весь лес наполнился его шумом.
Больше поварихи не разговаривали. Ира схватила клячу под уздцы, повернула ее и повела назад по просеке.
— Ира, куда вы? — крикнул я, еле поспевая за ними.
Ира не ответила.
— Если бы мы были одни, — сказала Зюлейка и обернулась, — тогда другое дело, но ведь с нами… Ой! Ира!
Она так посмотрела на коров, что я невольно тоже оглянулся. Тут и мне стало не по себе. Черная очкастая корова уже не шла, а бежала, как видно, испугавшись грома, и за ней, мыча, мотая хвостами, бежало все стадо.